Глава 23
Весной 1951 года батальон, в котором служил Ким, был переброшен на Урал, в поселок Кольцово, для участия в реконструкции аэропорта вблизи Свердловска.
Здесь произошли важные для Кима события.
Началось с того, что в батальон прибыл вновь назначенный заместитель командира по технической части капитан Литвин. Высококвалифицированный, опытный инженер-строитель с твёрдым, решительным характером, он держал в страхе весь личный состав части своими жёсткими, бескомпромиссными требованиями к качеству работ и технике безопасности и, если считал нужным, грубо, не стесняясь в выражениях, отчитывал и наказывал провинившихся.
Ким издалека восхищался его манерами, наблюдая, как сверкая своими огромными черными глазами, он расправляется с лодырями и бюрократами. Вскоре Литвину потребовался помощник, и его выбор остановился на Киме, который оказался чуть ли не самым грамотным среди солдат да ещё знакомым с основами черчения.
Через несколько испытательных дней Кима назначили на должность техника-чертежника и перевели в комендантский взвод. Это давало ряд важных преимуществ. Отныне он работал в тёплом помещении за чертежной доской, посещал столовую вместе с писарями и офицерами в последнюю смену и мог поесть не торопясь, в спокойной обстановке. От обязательного для солдат утреннего «подъема» и вечернего «отбоя» его тоже освободили, так как он допоздна засиживался за работой вместе с Литвиным.
Между начальником и подчиненным быстро возникло взаимопонимание, установились свободные, почти дружеские, доверительные отношения. Обнаружив нечаянную ошибку в чертежах или расчетах, Литвин страшно ругался, грозил Киму наказанием, но быстро успокаивался, деловито объяснял, что и как следует исправить и никогда не применял своих угроз.
Среди сотрудников свердловского аэропорта было немало специалистов-практиков, которым война помешала получить среднее образование. По их настойчивым просьбам осенью 1951 года в Кольцово открыли вечернюю среднюю школу и объявили приём в неё учеников 8-10 классов. Эта новость оживленно обсуждалась среди офицеров и сверхсрочников воинской части, где служил Ким. Неожиданно Литвин заявил, что, по его мнению, Киму тоже следует поступить если не в 10-й, то в 9-й класс этой школы и за два оставшихся года службы закончить десятилетку, что обеспечит возможность после демобилизации сразу продолжить учебу в институте. На возражение Кима, что ему, солдату срочной службы, об этом нечего и мечтать, так как нет никакой возможности регулярно отлучаться в вечернее время из расположения части, Литвин обещал выяснить, так ли это на самом деле.
Ким не сомневался, что из этой затеи ничего не выйдет, но Литвин свои слова на ветер не бросал. Через несколько дней он вручил Киму долговременный пропуск, разрешавший пребывание вне расположения части в границах поселка до 12-ти часов ночи. Ошалевший от радости Ким не знал, как благодарить своего начальника, а тот лишь строго предупредил, что при первой же жалобе на поведение Кима этот пропуск будет аннулирован.
Справка об окончании двух курсов речного училища вполне могла служить основанием для поступления сразу в 10-й класс, но по совету Литвина Ким намеревался начать учебу с девятого класса, чтобы в следующем году успешно закончить выпускной класс с хорошими знаниями и достойным аттестатом зрелости.
Однако очень скоро обстоятельства изменили эти планы. После первых же уроков выяснилось, что во всех классах великовозрастные ученики забыли почти всё, что когда-то учили, и без возобновления этих знаний преподавать им новый материал бесполезно. В связи с этим педагогический совет школы принял решение несколько первых недель во всех классах посвятить повторению наиболее важных разделов учебных дисциплин из программ предшествующих классов. В десятом классе предполагалось повторение программ восьмого и девятого классов. Ким тут же сообразил, что это весьма благоприятные условия для того, чтобы начать учебу с десятого класса, обратился к директору с просьбой и получил разрешение на переход в выпускной класс с условием месячного испытательного срока.
Совмещать учёбу с армейской службой оказалось очень непросто. В солдатском распорядке дня час личного времени отводился только перед отбоем, когда Ким находился в школе, поэтому для выполнения домашних заданий в будни пришлось пожертвовать одной из главных ценностей солдатского быта – продолжительностью сна. Пользуясь своим привилегированным положением, Ким поднимался утром за полтора часа до общего подъёма и уединялся с учебниками в комнате отдыха.
Так продолжалось до тех пор, пока однажды вечно озабоченный делами Литвин вдруг внимательно всмотрелся в усталое, осунувшееся лицо своего подопечного и поинтересовался, когда же он успевает готовиться к занятиям в школе. Услышав ответ, Литвин ненадолго задумался и предложил использовать для этого время в конце рабочего дня при условии, что служебные дела от этого не пострадают. В ответ на горячую благодарность Кима Литвин лишь лукаво пригрозил следить за его успеваемостью и отменить поблажку при первой же двойке, на что Ким ему в тон пообещал обойтись даже без троек.
После монотонных, ограниченных всевозможными запретами солдатских будней и грубого казарменного быта светлая почти праздничная, творческая обстановка, царившая в школе, глубоко подействовала на Кима, пробудив в нём неподдельный интерес к учёбе, знаниям.
Математику и физику в десятом классе преподавал инженер, выпускник Ленинградского политехнического института. Его жена, учительница русского языка и литературы, стала классным руководителем десятого класса. Уроки обоих обычно проходили в неформальной, оживлённой атмосфере, интересно и увлекательно. Эта молодая, красивая еврейская пара интеллигентных, творческих людей быстро завоевала популярность среди учеников. С Кимом у них даже сложились доверительные, почти дружеские отношения. Оба педагога горячо одобрили его намерение после демобилизации продолжить учёбу в институте и предложили по воскресеньям приходить к ним домой для дополнительных занятий. Ким с радостью согласился и стал регулярно посещать их небольшую квартиру в деревянном бараке, где проживали специалисты аэропорта. При каждом посещении он не забывал, прежде всего, помочь супругам напилить и наколоть дров на несколько дней, а затем под их руководством принимался за решение задач и примеров повышенной трудности по физике и математике или писал диктанты и изложения.
От них, коренных ленинградцев, Ким наслышался о непревзойденной красоте их родного города, его архитектурных ансамблях, парках, дворцах, уникальных музеях, театрах, о волшебных белых ночах. Под впечатлением от этих рассказов, сопровождавшихся к тому же чудесными фотографиями, у Кима созрело жгучее желание провести студенческие годы именно в этом городе, тем более, что в Ленинградском политехническом институте имелся интересовавший его гидротехнический факультет.
Добросовестное отношение к учёбе быстро вывело Кима в число лучших учеников. В конце учебного года, после экзаменов на аттестат зрелости, он получил пятерки по всем предметам, кроме одной четверки по химии. Дирекция школы представила Кима к награждению серебряной медалью, но комиссия, утверждавшая награды, неожиданно снизила оценку его сочинения на один балл, и заветная медаль оказалась недосягаемой.
Дружившие с Кимом учителя не сомневались, что его лишили медали из-за «неблагозвучной» фамилии. В это время в стране как раз разгорелась государственная кампания разоблачения якобы преклонявшихся перед капиталистическим Западом «безродных космополитов», подавляющее большинство которых составляли деятели культуры, искусства и науки еврейской национальности. По мнению ленинградцев, опекавших Кима, это и повлияло на решение комиссии.
В глубине души Ким допускал, что его учителя правы, но всё ещё продолжал по многолетней привычке, как и миллионы советских людей, бездумно верить в мудрость великого Сталина, братство народов, справедливость Советской власти, непогрешимость и правдивость официальных газетных статей и т.п. Поверил он и в беспристрастность комиссии, лишившей его медали, которая могла обеспечить ему поступление в институт без сдачи экзаменов.
Тем не менее он не слишком огорчился, так как был уверен в своих знаниях и не сомневался, что сумеет пройти конкурс даже в Ленинградский политехнический. По счастливому стечению обстоятельств, едва Ким успел получить аттестат зрелости, как поступило распоряжение правительства, разрешавшее солдатам со средним образованием после двух лет службы пройти краткосрочные офицерские курсы и увольняться в запас.
Ким, прослуживший к этому времени больше двух лет, не мешкая, подал рапорт и вскоре был направлен в учебное подразделение инженерных войск. Через три месяца интенсивных занятий он успешно сдал экзамены и вернулся в свою часть, где должен был ожидать приказа о присвоении ему офицерского звания и последующего увольнения.
Ким во время армейской службы. Свердловская область, 1952 г.
В его отсутствие Литвин подобрал себе другого помощника, а Киму поручили обучать молодых солдат саперному делу. Наконец, в феврале 1953 года поступил приказ о присвоении ему звания младшего техника- лейтенанта, и он подал рапорт о своем увольнении в запас.
Однако через несколько дней его вызвали в политуправление округа, где в категорической форме предложили добровольно отказаться от увольнения и после обучения на курсах политработников продолжить службу в качестве комсомольского инструктора. Когда Ким возразил, что не собирается становиться кадровым военным, ему пригрозили не только отказать в увольнении, но направить для продолжения службы в отдалённые глухие места. Ким не на шутку встревожился, положение казалось безвыходным…
И вдруг всё само собой изменилось к лучшему – 5-го марта умер Сталин.
Когда перед строем солдат командир батальона зачитывал официальное правительственное извещение об этом, по его щекам катились слезы. Не стесняясь, плакали офицеры и солдаты. Вместе со всеми по «великому, мудрому вождю и учителю народов» искренне и глубоко горевал и Ким.
Со сменой власти в стране начальству, видимо, стало не до судьбы младшего лейтенанта, и Кима оставили в покое. Вскоре он благополучно отбыл домой, в Наманган, на целый год сократив себе срок армейской службы, с хорошим аттестатом зрелости в кармане и мечтой о Ленинградском политехническом в голове.
С возвращением сына Брайна преобразилась, повеселела, даже, казалось, помолодела. Ким стал относиться к ней чутко и внимательно, всячески проявляя заботу о матери. И Брайна, всегда мечтавшая о подобных взаимоотношениях, не могла нарадоваться его поведению. Закончив уроки в школе, она спешила возвратиться в свою ещё недавно полузаброшенную кибитку, где теперь царил порядок и ждал приготовленный Кимом горячий обед.
Первое время мать и сын не могли наговориться и подолгу беседовали на самые различные темы, что всё больше и больше сближало их. Отдохнув несколько дней, и сменив военный билет на гражданский паспорт, Ким занялся поиском работы и вскоре устроился слесарем на авторемонтный завод. А после работы регулярно уделял несколько часов подготовке к вступительным экзаменам в институт.
Брайна полностью одобряла желание Кима продолжить учёбу, но при этом пыталась убедить его поступать на гидротехнический факультет не Ленинградского, а Ташкентского политехнического института в связи с немаловажными обстоятельствами. В январе 1953 года, накануне увольнения Кима из армии, всю страну взбудоражило правительственное сообщение о раскрытии террористического заговора группы врачей-отравителей из Кремлёвской больницы, якобы методично подрывавших здоровье руководителей коммунистической партии и советского правительства. Большинство упомянутых в сообщении врачей оказались евреями.
В то время – время расцвета сталинского культа – никто не мог предположить, что «дело врачей» было целенаправленной антисемитской провокацией накануне задуманной Сталиным массовой депортации евреев в Сибирь. Брайна тоже поначалу не сомневалась, что опубликованные в прессе обвинения достоверны, и вместе со всеми возмущалась коварством кучки вражеских агентов, на беду оказавшихся евреями. Но вскоре ей пришлось с глубокой тревогой убедиться, что разоблачение «оборотней в белых халатах» стало поводом для нового бурного всплеска махрового государственного антисемитизма. На организованных властями собраниях трудовых коллективов предприятий и учреждений начались гонения на всех евреев подряд: врачей, ученых, учителей, инженеров. Ленинград в этом отношении не был исключением.
Давно жившую там знакомую Брайны, бывшую бобруйчанку, чьи двое сыновей добровольцами ушли на войну и погибли в боях, бесцеремонно и с позором изгнали вместе с другими сотрудниками-евреями из медицинского института, где она много лет успешно занималась научной работой. В своём письме Брайне она с горечью описывала дикие антисемитские выходки толпы в городском общественном транспорте, магазинах, на улице. В Узбекистане же о подобных проявлениях антисемиизма слышать не приходилось. Поэтому-то Брайна убеждала Кима, что в Ташкенте у него гораздо больше шансов на успех, чем в Ленинграде.
Но Ким и слышать не хотел о Ташкенте. Он мечтал о Ленинграде, а опасения матери казались ему преувеличенными. Не хотелось верить, что в этом легендарном городе его, честно отслужившего три года в советской армии, может постичь неудача только из-за еврейской национальности.
На 3-м курсе Ленинградского политехнического института учился один из бывших детдомовских воспитанников Брайны по имени Виталий, с которым она регулярно переписывалась. Брайна написала ему о планах сына, и тот пообещал свою помощь.