Глава 16
На протяжении сотен лет евреи, подвергаясь погромам, грабежам, гонениям со стороны тёмных сил человечества, обращаются с этими словами к небу или просто в никуда, тогда как за этими бедами всегда стоят невежество и мракобесие конкретных людей.
В те же самые часы, когда «Культяпый» в Петровске всего лишь до слёз обидел Кима, в минском гетто происходила невиданная по жестокости массовая расправа фашистов над беззащитными людьми. «Почему? За что?» – в смертельном ужасе вопрошали сотни мужчин, женщин и детей у расстрельных ям, где их хладнокровно убивали те, кого они никогда и ничем не задевали.
Именно в праздничный день 7 ноября эсэсовцы вместе с белорусскими полицаями осуществили в минском гетто первую акцию по «окончательному решению» еврейского вопроса. Недалеко от ограды гетто были заблаговременно подготовлены большие глубокие ямы.
Для проведения операции поголовного уничтожения евреев выбрали участок улицы Островского, примыкающий с двух сторон к бездействующей церкви. В непосредственной близости от неё стоял кирпичный дом, в котором ещё кое-как существовала больная, обессиленная Ида.
На рассвете всех проживавших в этом районе мужчин, женщин и детей, независимо от их возраста и физического состояния, выгнали на улицу, избивая дубинками, прикладами, ногами. Образовалась давка, со всех сторон неслись крики «За что? Куда нас гонят?», плач, стоны, ругань. Дети искали родителей, родственники – друг друга. Один из полицаев сунул в руки молодому мужчине красный флаг со словами: «Сегодня же ваш праздник, так празднуйте!», тот машинально поднял флаг над головой и тут же упал, прошитый пулями, обливаясь кровью.
Когда все намеченные дома опустели, полицаи погнали людей во двор хлебозавода, заставляя их тащить на руках больных и инвалидов. Заметив в оцеплении немецкого офицера, те из несчастных, у кого были немецкие справки, обращались к нему с просьбами о спасении, и очень немногих, в основном медработников, по его приказу вывели из толпы и загнали в пустующий цех завода.
Чудом уцелевшие рассказали впоследствии, что видели, как во двор въехали несколько грузовиков, полицаи затолкали в них всех, кто не мог самостоятельно передвигаться, а также женщин с маленькими детьми. Остальных кое-как построили в колонну и погнали прямиком к ямам, на дне которых уже лежали ранее привезённые на машинах трупы. Потрясенных, онемевших от ужаса людей пьяные полицаи и эсэсовцы живьем сбрасывали в ямы, а затем открывали огонь из винтовок и пистолетов по живой, ворочающейся и кричащей людской массе. Когда движение в ямах затихло, палачи расплескали по поверхности несколько ведер горючего и подожгли…
Много лет спустя уцелевшие узники Минского гетто в своих свидетельских показаниях рассказали об этом чудовищном злодеянии, жертвой которого, вероятно, стала и несчастная, безобидная, трудолюбивая, добрая и преданная Ида, сестра Йошки Гершона. Мир праху её!
Весь ноябрь и начало декабря 1941 года Лена прожила в напряжении, но без особых происшествий, продолжая работать в ресторане и остальное время проводя дома. В середине ноября, поздно вечером, заявился с проверкой участковый полицай. Это был пожилой человек с повадками бывшего служащего домоуправления. Он довольно спокойно и мирно поговорил с хозяйкой дома, квартирантками, проверил документы и домовую книгу. Внимательно выслушал спокойные объяснения Лены по поводу отсутствия у неё паспорта, задал несколько вопросов о детском доме, родителях, кое-что записал и удалился. Лене показалось, что никаких подозрений у него не возникло, тем не менее, несколько дней после этого визита она волновалась, ожидая каких-либо последствий. Однако, обошлось. Так продолжалось до 14 декабря – дня рождения Кима.
Утром, собираясь на работу, Лена думала о брате, родителях, вспоминала, как чудесно они отмечали этот день в Минске, а затем в детском доме. Выйдя из дому, она обратила внимание, что у афишной тумбы несколько человек оживлённо обсуждают новое объявление.
Это был приказ немецкого коменданта, согласно которому всё еврейское население города под угрозой расстрела было обязано в двухдневный срок переселиться за пределы города, в заброшенные бараки бывшего рабочего поселка строителей тракторного завода. Следующие два дня тысячные толпы людей с пожитками, детьми, стариками, больными двигались по улицам за город, оставляя по пути за собой десятки трупов умерших, убитых, замерзших. Стоя среди горожан на тротуаре и наблюдая своими глазами этот жуткий исход, Лена никак не могла осознать, что всё это происходит на самом деле, а не в кошмарном сне…
Почти теряя сознание, она еле добралась до своей кровати, повалилась без сил и только плакала, плакала… В городе сразу стали распространять объявления о розыске жидов, скрывающихся по подложным документам, и призывы к населению доносить властям о таких случаях. Через несколько дней хозяйка вручила своим квартиранткам повестки с требованием явиться в управу на перерегистрацию со всеми имеющимися документами.
К назначенному часу все четыре девушки пришли в управу. Через полуоткрытую дверь Лена разглядела, что в кабинете, помимо местного чиновника, находится немецкий офицер в эсэсовской форме. Это было неожиданно, и она испугалась. Чиновник вызывал девушек по одной. Когда подошла очередь Лены, она заметно волновалась. А через несколько минут ожидавшие в коридоре подруги услышали, как немец громко и четко выговорил: «Ду бист юде!» (ты – еврейка).
Когда следующая девушка вошла в кабинет, Лены там не было. И в коридоре она больше не появилась. Вернувшиеся домой квартирантки рассказали хозяйке о том, что произошло, и та некоторое время опасалась возможных репрессий со стороны властей, но их не последовало. Женщина не сомневалась, что Лену, как и других обнаруженных евреев, отправили в общий лагерь.
В последние дни и часы своей слишком короткой жизни Лене довелось испытать жестокие мучения и издевательства, которые фашистские выродки применяли к своим жертвам в Харьковском лагере смерти. Годы спустя от чудом уцелевших бывших узников стало известно, что там творилось. Бывший поселок строителей тракторного завода состоял из нескольких десятков подлежащих сносу бараков без окон и дверей, без водопровода, канализации, отопления.
В эти трущобы, где в лучшие времена проживало не более 60-70 человек, фашисты без разбору затолкали по нескольку сотен мужчин, женщин, детей, среди которых было немало стариков, инвалидов, больных. Покидать бараки запрещалось под угрозой смерти. По естественным надобностям или за водой выпускали только тех, кто мог за это заплатить. Ежедневно от голода, холода и болезней здесь гибли десятки людей. Среди трупов, испражнений, стонов и плача, в жуткой тесноте, без воды и пищи, на морозном сквозняке мучились и страдали ни в чем не повинные, очень разные, рождённые для счастья мирные люди, обреченные гитлеровцами на погибель в угоду бредовой расовой «теории» ненормального фюрера. Вместе с ними в этом ледяном аду мучилась и страдала Лена – ещё одна невинная жертва Гитлера.
В пяти километрах от лагеря, в конце узкого оврага, известного как Дробицкий Яр, были вырыты длинные глубокие траншеи. С 27 декабря туда начали подвозить на машинах, а затем приводить пешком под конвоем партиями по 500-600 человек узников лагеря. На подходе ко рвам их заставляли раздеваться, гнали под пулеметы и автоматы палачей. Оставшиеся вещи жертв деловито собирали и вывозили на склад для сортировки. Таким образом за две недели в конце декабря 1941 – начале января 1942 года было замучено и убито более 16 тысяч евреев города Харькова.
В этом массовом злодейском преступлении оборвалась, не успев расцвести, жизнь юной, романтичной, добросердечной Лены, заботливой и преданной дочери Йошки и Брайны.
Лена. 1940 г.