Глава 12
Война началась ночью 22 июня 1941 года, и Минск оказался в числе первых атакованных фашистами городов. В четыре часа утра десятки немецких самолетов обрушили на спящий город сотни бомб.
Геня, разбуженная взрывами, ещё не полностью очнув- шись от сна, схватила на руки свою трехмесячную дочку Раю и бросилась из дома на улицу. Там творилось что-то невообразимое: гремели взрывы, рушились и горели дома, люди в панике метались, ища спасения от бомб и пулеметов, в страшных позах лежали неподвижные тела, кричали раненные. Какой-то военный настойчиво призывал всех спускаться в подвал.
Геня последовала его совету. В подвале было тесно, темно, душно. Плакали дети. Со всех сторон слышалось: «Война… немцы… наши…». В последующие дни налеты повторялись. Немцы бомбили железнодорожную станцию, казармы воинских частей, государственные учреждения, доставалось и жилым кварталам. Город был объят пожарами. Было много жертв.
Геня очень волновалась за своего мужа, молодого журналиста, буквально за два дня до начала войны выехавшего по делам в Брест. Если бы он вернулся, они бы вместе решили, что делать. На третий день в комнату на улице Немиге, где проживала семья Гени, забежал её брат поэт Геннадий. Он сообщил, что союз писателей, в котором он состоял, получил указание властей срочно эвакуировать писателей и их семьи. Для этого на товарной станции уже подготовлено несколько пассажирских вагонов.
Геннадию и его жене выделили два места в одном из этих вагонов. Поезд отправится завтра рано утром, пока неизвестно куда. От военных стало известно, что немцы быстро продвигаются к Минску, и маловероятно, что их смогут остановить. Геннадий считал, что в этой обстановке нельзя ждать ни одного дня – Гене необходимо сегодня же уезжать на восток вместе с Раей и Идой. С собой нужно взять только документы, деньги, самую необходимую одежду и немного провианта. При этом он отдал Гене свой вещмешок, в который, по его мнению, должно было поместиться всё её имущество. Больше он ничем не мог помочь своей сестре.
Геня отчётливо сознавала опасность промедления. Ещё до начала войны она знала, что фашисты в Германии и завоёванных странах репрессируют евреев. Не теряя времени, быстро собравшись и оставив на видном месте записку для мужа, Геня заперла комнату и вместе с дочкой отправилась на улицу Островского, где застала Иду сидящей на кровати в полной растерянности. Но Геня умела, когда нужно, быть настойчивой и убедительной.
Вскоре обе женщины с заплечными мешками и ребенком на руках направились на железнодорожную станцию, надеясь выехать на восток первым же эшелоном. Ида была нездорова, она прихрамывала и тяжело дышала. На привокзальной площади стояли, сидели, суетились люди с чемоданами и узлами. С первого взгляда было заметно, что они встревожены, что тут царит неразбериха.
С трудом протиснувшись на перрон, женщины увидели ужасную картину почти полностью разрушенной станции: разбитые вагоны и платформы, торчащие искорёженные рельсы, дымящиеся воронки, горящие обломки станционных сооружений. Бригада рабочих в спешке приводила в порядок наименее пострадавшие пути. Было ясно, что выехать отсюда не удастся.
Женщины растерялись, их надежды на спасение рушились. В этот момент на подоконник большого окна взобрался офицер и рукой призвал всех к вниманию. Люди сгрудились вокруг. От имени военного коменданта станции офицер заявил, что эвакуация гражданского населения со станции Минск в ближайшие несколько дней производиться не будет, поэтому людям следует самостоятельно направляться на другие крупные железнодорожные узлы.
Люди вокруг оживлённо обменивались мнениями. Геня услышала, как солидный мужчина в форме убеждал свою собеседницу в необходимости, не откладывая ни минуты, нанять подводу и ехать в Борисов, куда, как ему известно, уже отправлено несколько пустых эшелонов для эвакуации населения. «На днях немцы могут быть здесь!» – услышала Геня, и эти слова заставили её принять бесповоротное решение немедленно направиться в Борисов, расположенный примерно в 60 километрах от Минска в сторону Москвы.
На попутный транспорт надежд почти не было, и слабая, болезненная Ида, для которой пеший переход был непосилен, с горьким сожалением рассталась с Геней и маленькой Раей, пожелав им удачи. Она вернулась в свою комнатушку растревоженная, испуганная, одинокая, надеясь только на милосердного Б-га.
К утру следующего дня Геня добралась до Борисова, пройдя почти весь путь пешком, держась рукой за попутную перегруженную телегу, в которую хозяева разрешали ей время от времени положить ребенка.
На здешнем вокзале тоже толпился народ с вещами, ожидая, когда подадут очередной состав под погрузку, а на путях стоял готовый к отправке эшелон. Геня с Раей на руках обходила вагон за вагоном, упрашивая людей пустить их, наконец, какие-то сердобольные женщины сжалились и за руки втащили Геню с ребенком внутрь. Так они очутились в поезде, отправлявшийся в далекий Ташкент.
Дня через три после её отъезда в Минск вошли немецкие танки, но об этом Геня узнала намного позже. А во время долгого и нелёгкого пути в эвакуацию она часто думала об Иде, ей хотелось верить, что Красная Армия остановит немцев, и Ида успеет спастись.
Но несчастной беззащитной Иде довелось испить до дна горькую чашу унижений, страданий, смертельного ужаса и безвыходной обреченности, уготованную евреям немецкими фашистами и их белорусскими приспешниками. Одно из первых распоряжений новой власти обязывало всех евреев под страхом смерти постоянно носить на верхней одежде нашитые спереди и сзади желтые метки, а также немедленно переселиться в специально отведённый для них участок города – огороженное колючей проволокой гетто, состоящее из нескольких уцелевших улиц, примыкавших к Юбилейной площади. Здесь же располагался марионеточный орган еврейского самоуправления – «юденрат». Он вёл учёт жителей гетто, под контролем эсэсовцев размещал переселенцев, формировал из работоспособных мужчин и женщин рабочие бригады, которые использовались немцами при очистке улиц, ремонте домов, городских коммуникаций и железной дороги.
В гетто действовали жестокие порядки: евреям запрещалось ходить по тротуарам, собираться даже в небольшие группы, громко разговаривать, пользоваться освещением в тёмное время суток, выходить из дома в сумерки. При любом нарушении этих порядков патрули открывали стрельбу, и каждый день их жертвами становились дети, женщины, старики.
Дом, в котором жила Ида, находился в пределах гетто, совсем близко от Юбилейной площади, поэтому ей не пришлось никуда переезжать, но к ней подселили семью из четырех человек: пожилую женщину с дочкой и двумя внучками. Стало тесно, но Ида быстро нашла общий язык с новыми жильцами и предоставила в их распоряжение всё свое небогатое имущество. Они, в свою очередь, делились с Идой скудным пропитанием, которое с опаской для жизни удавалось выменять на одежду и другие ходовые товары у спекулянтов, регулярно торговавших в укромных местах у проволочного заграждения.
Ида выходила за ворота своего дома только в самых крайних случаях. Она страшно боялась рыскающих по улицам злобных эсэсовцев с их жуткими черепами на рукавах и вечно пьяных белорусских полицаев, ощущая себя перед ними беспомощной и беззащитной жертвой. Кто кроме Всевышнего мог защитить или хоть немного утешить немолодую слабую женщину в нечеловеческих условиях гетто?!.. К нему, милосердному, всевидящему, ежедневно обращалась Ида с молитвой о своём спасении и спасении дорогих для неё людей: Йошки, Брайны, Гени, детей: «Барух, ота адонай…».
В Бобруйске из семьи Шведиков к началу войны оставалась только семидесятилетняя мать Брайны. Больные пожилые евреи, которые по разным причинам не смогли эвакуироваться, предвидя приход немцев, успокаивали себя и других воспоминаниями о довольно сносном поведении германских солдат во время предыдущей оккупации ими Бобруйска в 1918 году. Но немецких фашистов они себе не представляли.
Сразу после захвата города они запретили евреям ходить по тротуарам и приказали носить желтые звезды. Затем их вынудили покинуть свои жилища и собраться в нескольких выделенных для них домах. Все, кто не смог или не успел туда перебраться в назначенный срок, были зверски убиты полицаями. А через несколько дней пришёл черед остальных. Как скот, по эстакаде, людей загоняли в грузовики и вывозили в деревню Каменку, где советских военнопленных заставили вырыть две огромные ямы. В невменяемом состоянии, под злобную ругань и избиение полицаев, несчастные жертвы покорно раздевались и брели под пули палачей…